Новая газета. Вторая волна Болотного дела

Дело двенадцати «узников Болотной» рассматривают в суде уже третий месяц. А своей очереди в СИЗО и под подпиской о невыезде ждут еще пятеро обвиняемых: Илья Гущин, Александр Марголин, Алексей Гаскаров, Дмитрий Рукавишников и Елена Кохтарева. Задерживали их позже других — с февраля по апрель 2013 года. Они проходят по тем же статьям, что и первая группа, но следственные действия с ними практически не ведут, хотя на прошлой неделе продлили арест до февраля. «Новая» рассказывает о тех, кто пока в тени большого процесса. Возможно, им сейчас даже тяжелее остальных, пытка неизвестностью — особо изощренный способ издевательства.

«Просто знаю: должен прийти, и все тут!»

Двадцать пятый день рождения Илья встретил в СИЗО. Вообще-то в изоляторе он бывал и до этого — проходил университетскую практику. Но вряд ли Илья Гущин, студент факультета юридической психологии психолого-педагогического университета, думал, что окажется по другую сторону решетки.

Илья собирался переводиться на факультет спортивной психологии, таких два на всю Москву. Грезил этим. Был болельщиком, разрабатывал стратегию игры для футбольного клуба «Москва» — у него вся стена в комнате завешана шарфами с названиями команд и флагами. В начале февраля он только вернулся из отпуска, хотелось отоспаться. Но пришли за ним в половине шестого утра. В такую рань приходят обычно из военкомата. Потом мама нашла в кармане халата Ильи военный билет — он сунул его туда, когда понял: люди в форме пришли забирать его не в армию.

Объяснили, что нужно установить некоторые детали его задержания 6 мая. «Наверняка Илюшкина посадка им запомнилась: не в каждом доме тебя кофе поят и бутербродами кормят, когда ты приходишь человека задерживать! — рассказывает Ольга Гущина. — Накануне мы вспоминали покойную бабушку в день ее рождения, взяли бутылку вина, но не смогли открыть. Полицейские шутят — может, у вас и выпить найдется? Ради бога, говорю, откроете — пейте!» Тогда никто из домашних не воспринял происходящее всерьез: мама упаковала Илье бутерброды с собой, друг, который ночевал тогда у них, сразу после обыска в комнате Ильи завалился спать на его кровати — там помягче.

«Он не позволил выйти на лестницу провожать — что-то чувствовал… Внизу-то ждал ОМОН», — вспоминает Ольга. Она сидит за столом в новой светлой кухне — взяла мебель в кредит. «Верю, как сумасшедшая, что будет амнистия, к его возвращению стараюсь все обновить. На даче набрала лисичек. Придет — картошку с ними пожарю. Государство тратит деньги на их содержание… Ну не кормите вы наших, мы их дома накормим! Дурацкое состояние, просто знаю: должен прийти и все тут!»

Уже после ареста на свидании Ольга поставила вопрос ребром: надо уезжать из страны. «Даже не надейтесь», — ответил Илья. После задержания сына Ольга начала ходить на митинги, познакомилась со всеми матерями «Болотной». «Задача номер один — рассказать о нашем деле хотя бы в СИЗО, — говорит она. — Идешь на свидание — сразу спрашиваешь: есть «болотники» на сегодня? Очередь оживляется — а кто это? В «Воднике» теперь все точно знают про наших ребят».

В камере Илья читает газеты и книги, в сторону телевизора даже глянуть страшно: сокамерники, их девять человек, смотрят передачи про экстрасенсов и другие реалити-шоу. Чтобы Илье разрешили ходить в спортзал, Ольга предложила оплачивать эту услугу еще кому-нибудь из сокамерников: одного из камеры выводить запрещено. Илья очень изменился за восемь месяцев за решеткой.

«Самое противное и самое обидное — их закрытое государство, в которое нам не попасть, — делится мама Ильи. — Я говорю сыну: «Знаю, что у тебя в соседней камере человек с гепатитом». Он отвечает: «Мама, знаешь сколько здесь таких». Эта их незащищенность, с ними могут творить все что угодно, — а мы не узнаем».

В суде монотонно и тихо оглашают решение о продлении срока ареста. Ольга слушает внимательно — вытянулась в струну, смотрит на судью. Рядом сидит брат Ильи Кирилл. Он оделся с вызовом, на толстовке аббревиатура, которая вольно расшифровывается «Все менты — отстой». Кирилл долго работал в компьютерной фирме, обслуживающей отделы полиции. «В этой кофте я — чтобы посмеяться. Всерьез полицейских не воспринимаю, они люди без принципов».

«Ваша Честь, в ваших силах доказать, что человеколюбие и следование букве закона — главное в российском суде», — обратился Илья к судье. Ваша Честь продлила срок ареста ровно до года со дня задержания.

«Подождите месяцок, вернутся наши мальчишки!»

Перед залом суда Ольга Гущина успокаивающе гладит по плечу пожилую женщину: «Подождите месяцок, вернутся наши мальчишки!» С мамой Александра Марголина она познакомилась только сейчас, но остается и на это заседание, которое как две капли повторит «разбирательство» по ее сыну.

В стороне стоит красивая женщина со стеклянным взглядом. Это жена Марголина Елена. Она говорит очень тихо, смотрит куда-то далеко в одну точку. Неохотно, тяжело вспоминает, как Саша собирался на работу, а пришли и арестовали его на глазах у детей. С дочками 12 и 14 лет Елена теперь одна. Девочки спрашивают, а объяснить, почему папу задержали, Елена не может, сама этого не понимает. У следствия якобы есть видеодоказательство вины Александра, которого никто не видел. Шестого мая рядом с Болотной его даже не задерживали, он находился вдали от столкновений. Дочки были на свидании в СИЗО, но на суд Елена не рискует их приводить.

Александр Марголин — кандидат экономических наук, закончил МГУП, работал по профессии — в полиграфии и издательствах. Политикой не интересовался до декабря 2011 года, тогда был его первый митинг на Чистых прудах. Но дома с женой выборы и демонстрации не обсуждал. Вместе они больше двадцати лет. «У него много друзей, он веселый, общительный, мы вместе на футбол ходили», — тихо говорит Елена. Надо держаться: сейчас за младшей дочкой на другой конец Москвы в художественную школу, потом проверять уроки. Елена вынуждена была найти работу на дому, раньше семью обеспечивал муж. Когда начались проблемы, задумала продать две машины. Позвонила посоветоваться с адвокатом. На следующий день их вывезли на эвакуаторе как компенсацию за материальный ущерб от «беспорядков» (известен второй такой случай — конфискация автомобиля жены Леонида Развозжаева. — Е. Ф.)

«8 лет тюрьмы — не то что случится с нами…»

Алексей Гаскаров, 28 лет

— По сравнению с Химками сейчас спокойнее. Тогда после Лешиного задержания у нас бабушка умерла. Сейчас мы уже опытные, а тогда был шок. Сколько стоит адвокат? Куда бежать? — вспоминает мама Алексея Гаскарова. После штурма администрации Химок в 2010 году Гаскаров провел в СИЗО два месяца. И был оправдан. Сейчас он за решеткой уже больше полугода. За это время у Леши родилась сестренка.

Леша должен был жениться летом. Его невеста Аня ходит на суды по «болотному делу». У Ани короткая стрижка и широкая улыбка. Конечно же, ожидала, что его могут задержать. Почему же тогда не уехали? «Уехать? Это не про Лешу. Он всегда делает все осознанно и готов справляться с последствиями».

В камеру к Алексею все время попадают удивительные люди, о них он пишет Ане и просит найти их родственников. Ливанец, который не знает русского и думает, что вся его семья погибла, доктор экономических наук из провинции, который две недели сидит в костюме и галстуке, думал, что после суда его сразу отпустят…

Гаскаров — известный антифашист. Последние годы в своем родном Жуковском он готовил образовательные программы для подростков, в городском Народном совете помогал разрабатывать законы, входил в редколлегию газеты «Жуковские вести». На работе (Алексей был бизнес-аналитиком) его общественной деятельностью не интересовались… До тех пор, пока его не похитили прямо из офиса люди в штатском. Сейчас держат в штате, коллеги ходят на суды, общаются с защитой.

На Болотной Гаскаров был с Аней и ее родителями, в какой-то момент он увидел, как бьют человека, побежал его выручать. Его самого избили. Леша подал заявление о противоправных действиях полиции. Реакции — ноль.

Аня ждет Лешу и будет ждать: «Говорят, смерть — это не то, что случается с нами. Так и 8 лет тюрьмы — не то что случится с нами…»

«Там много ерунды написано»

Дмитрий Рукавишников, 36 лет

Рукавишникова обвиняют в том, что он двигал (на три метра) биотуалеты рядом с Болотной площадью. Он большой, как медведь, но тяжести поднимать по хозяйству зовет друзей. В 17 лет Дмитрию вырезали опухоль — шов на все тело. И рука одна у него не функционирует: сразу после педуниверситета вел историю в сельской школе, там он порезался. Вообще о жизни Дмитрия известно немного. В 2003-м Дмитрий поступил в Северо-Западную академию государственной службы, там встретил любовь.

 

Из СИЗО он пишет ей стихи:

Дни текут-летят, не различишь, похожие.
Жизнь проходит, будто бы в кошмарном сне.
И тюремщики с лоснящимися рожами
Этот сон стеречь приставлены ко мне.

До ареста работал в муниципальном «Новоталицком предприятии социально-бытового обслуживания».

В суде Дмитрий каменно спокоен. Приходят его поддержать брат и мама. «Кто-то из журналистов написал, что я сижу, улыбаясь, — делится Нина Григорьевна. — А это я себя так пересиливаю, чтобы не разрыдаться». Из-за решетки Рукавишников сообщает, что за полгода с ним провели лишь очную ставку, следствие им не особо интересуется. Усугубляет положение политический статус: активист «Левого фронта», администратор оппозиционных ресурсов — это аргументы за продление срока ареста.

— Дополнения у вас есть? — спрашивает судья.

— Там много ерунды написано, — спокойно отвечает Дмитрий.

Также спокойно он слушает решение: оставить в СИЗО до 6 февраля.

«Я еще из ума не выжила, вред причинять кому-то!»

Елена Кохтарева, 58 лет

Пожилая женщина с короткой стрижкой подняла с земли пластиковую бутылку и кинула ее. Куда — не видно. Эти кадры сторона обвинения уже показывала в зале Мосгорсуда на заседании по «делу двенадцати» как доказательство массовых беспорядков.

58-летняя Елена Кохтарева — обвиняемая по «болотному делу». Чтобы вручить ей повестку, следственная группа выехала в деревню под Ржевом. В Тверской области москвичка Кохтарева проводила большую часть времени, там был у нее свой домик. Снега навалило по колено: машину следственной группы тащил трактор, перед ним путь расчищал бульдозер. Елена Анатольевна ждала гостей. Прежде чем уехать в деревню, оставила участковому адрес, была уверена — за ней придут. «Да кому же вы нужны, Елена Анатольевна?» — спросили в отделении. Но 19 марта в избушку за 300 километров от Москвы вошли четверо мужчин. «Думала, местный участковый придет за мной. У меня-то не прибрано. На стол поставить нечего, угостить нечем, это такой был позор! Мальчики, я вам хоть чайку заведу! Они напротив меня уселись, заулыбались, я тоже им улыбаюсь сижу. Я их не восприняла как захватчиков», — вспоминает Кохтарева.

Показания написали за нее, участие в «массовых беспорядках» и применение насилия к полицейским Кохтарева признала, когда пообещали суд в особом порядке. «Они написали, что пришла, кидала бутылки, кого-то потолкала. В меня попал кусок асфальта, искры из глаз посыпались. Оклемалась слегка — и бутылка справа прилетела. Я кинула с настроением: откуда прилетели, туда и отправляйтесь! Они не могли навредить, их ветром уносит, пластиковые. Я еще из ума не выжила, вред причинять кому-то! Все-таки даже ОМОН — они свои, русские, я их крушить не буду. А под 212-ю меня подвели, другие отнекиваются, а я подписала. Мне не сказали, что такое беспорядки, как в законе прописано. А с бытовой точки зрения я посчитала — были, порядка же не было!»

Елену Анатольевну арестовывать не стали, она находится под подпиской о невыезде — нельзя покидать Москву. Это было первое лето, когда она не поехала с детьми сплавляться на байдарке в Таджикистан или на Кавказ.

А до этого были годы — восемь на Колыме геологом, двенадцать — по детсадикам и детским домам музыкальным руководителем. Сама училась рисовать — в Ржеве прошли две выставки… «Какое сейчас рисование? На душе черным-черно».

«Я улично-переходный музыкант», — говорит про себя Кохтарева. Она играет на аккордеоне в переходе на Маяковской. «Не тот контингент сейчас — гитаристы-выпивохи, а я прихожу и говорю: дайте бабушке поиграть. Исполняю «Прощание славянки», «Широка страна моя родная», частушки…» Кохтарева живет в этой квартире на Юго-западе с самого детства, кажется, с советских времен в ней ничего не изменилось, только немного выцвело. Шкаф заставлен книгами: классика, ЖЗЛ, политика, конспирология… На все прочитанное Елена Анатольевна реагирует болезненно. «Концлагеря, гражданская война, сталинизм, репрессии…Пока читала, подошли наши репрессии. Так плохо мне от этого. Просыпаюсь каждое утро – у меня мысли в тюрьме.  Следователь предложил читать журнал «Мурзилка». Как одному мозгу понять историю России и пережить? Как тут не свихнуться пожилой женщине?»

На допросах в Следственном комитете Кохтарева плакала. «Сидеть я не готова, вся изболелась. Душа у меня болит. Кто поднимет страну? Так бездарно ее теряем».

«Я следаку говорю: всем бы дали подписку, браслеты бы надели, я же никуда не делась! Ну, в вашем возрасте уже ни к лицу бегать партизанить, — отвечает. Такой бы был мощный ход, волна протеста наполовину схлынула бы, многие бы лицом повернулись к власти, по-другому бы на них посмотрели. Мы все хотим справедливости, хотим слушаться закона, хотим уважать милиционеров, власть, президента, хотим! Но не получается»

Новая газета