Активист «Левого фронта» — о том, почему он попросил политического убежища в Швеции
Тренд сезона: вынужденная эмиграция как альтернатива статусу политического заключенного. Случай экономиста Гуриева, бежавшего от находящегося в активной разработке «третьего дела «ЮКОСа» — экзотический, а основной поставщик полиэммигрантов, конечно же, «болотное дело».
Первой и наиболее трагической на сегодняшний день была история активиста «Другой России» Александра Долматова. Власти Нидерландов отказали ему в политическом убежище, и Александр совершил самоубийство в депортационном лагере.
На слуху, разумеется, история Леонида Развозжаева, который был похищен в Киеве сразу после того, как подал документы на получение статуса беженца в профильном комиссариате ООН и транзитом через брянский подвал оказался в Техническом переулке.
Его судьбу, только без похищения, рискуют повторить активист «Другой России» Алексей Девяткин, его гражданская жена Дженни Курпен, представитель «Солидарности» Михаил Маглов и левый активист Филипп Долбунов (Гальцов) — государственная миграционная служба Украины отказала всем им в предоставлении убежища. Это решение обжалуется в судебном порядке.
Благополучно устроился за границей пока только ЛГБТ-активист Алексей Киселев: власти Испании предоставили ему политическое убежище в рекордно короткие сроки.
Теперь шанс появился и у Алексея Сахнина — пожалуй, последнего из лидеров «Левого фронта», кто не был подвергнут уголовному преследованию в рамках «болотного дела». Алексей выехал в Швецию вместе со своей женой Марией Доброхотовой. Оба они попросили политического убежища в скандинавском королевстве. О том, почему он принял такое решение, Сахнин рассказал в интервью «Новой».
— Мне пришлось уехать в мае этого года, после того, как стало известно, что решение о моем аресте уже принято. Сперва мне пришлось скрыватся на нелегальном положении, так как меня могли арестовать неожиданно. Сначала я поехал в одну из бывших союзных республик, и оттуда на Балканы, затем — в Швецию Но только после того, как меня продолжали искать секретные спецслужбы, в том числе, взламывали мои аккаунты, звонили с моей сим-карты родственникам, в то время как эта карта была в моем правом кармане джинсов. На протяжении двух месяцев я не пользовался соцсетями, но кто-то писал с них другим активистам.
Несколько месяцев назад у меня пропали деньги, об этом я заявил сотрудникам полиции, и никому это было не надо, а вот когда я пропал из поля зрения, моим родителям стали звонить и говорить, что деньги нашлись. После всего этого я и принял решение, что отправлюсь в политическую эмиграцию. Потому что я так буду полезней для протестного движения, чем если буду находиться в тюрьме. Я в полной мере ощущаю ответственность за происходящее с моими товарищами и с демократическим движением, и с нашей страной. Очень правильно сказал Леша Гаскаров (антифашист, арестован по «болотному делу» — Ю.П.): «Для узников Болотной площади, важно то, чтобы дело, ради которого они пожертвовали свободой продолжалось».
— Тебя вызывали на допросы по «болотному делу»?
— Было несколько допросов; летом прошлого года у меня прошли обыски, в один день с обысками у Навального. Удальцова и других товарищей. У меня были изъяты личные вещи, компьютер, системный блок, атрибутика «Левого фронта», планшет, агитационные материалы, изъяли даже студенческие конспекты и коллекцию листовок. Спустя год Следственный комитет вернул часть вещей, но компьютер и электронную книжку оставил себе, как и удостоверение помощника депутата Ильи Пономарева. И с тех пор следствие, продолжает интересоваться моей персоной. Но меня никак нельзя было притянуть к делу, так как я не участвовал в столкновениях с полицией.
Когда началась вторая волна арестов, связанная с «Анатомией протеста-2», меня не посадили, потому что я не попал в объектив Кости Лебедева и не встречался с Таргамадзе. Но весной началась третья волна арестов, самой известной жертвой которых стал Алексей Гаскаров, а также Дмитрий Рукавишников активист и мой товарищ по «Левому фронту». Прошла еще серия обысков и допросов у наших активистов, следователи интересовались уже конкретно моей персоной, моей судьбой, спрашивали, где я нахожусь, какую роль я играю. Стало понятно, что я буду следующим. Из неофициальных источников мне стало известно, что меня арестуют сразу после митинга на Болотной площади в годовщину 6 мая, где я выступал. Именно это и заставило меня перейти на нелегальное положение.
Сейчас я в Швеции. Я подал документы на соискание статуса политбеженца, у меня было собеседование. Насколько я понял, у меня достаточно неплохие шансы.
— Где ты живешь?
— Я сейчас нахожусь не в лагере беженцев, меня приютили товарищи из левой шведской партии, это идеологически близкая структура к «Левому фронту». Товарищи из левых организаций проявляют солидарность, и надеюсь, они будут нас с Машей поддерживать.
Я стараюсь предать гласности роль «узников 6 мая», популяризировать идею о том, что это дело требует такого же участия Европы, как и дело Pussy Riot. О нем в Европе знает каждый обыватель, а дело «узников Болотной» менее известно. Мне кажется, что это несправедливо.
— Не жалеешь о том, что решил стать политическим беженцем?
— Это решение далось мне очень тяжело, каждый раз, на каждом этапе я себе говорил, что уезжаю не на совсем, и по сути так и было. Когда возникли слухи, что я эмигрировал, я старался их дезавуировать. И мне тяжело без России, в отрыве от своих товарищей.
— Какова была твоя роль на Болотной площади?
— Я был одним из участников оргкомитета, который готовил акцию 6 мая 2012 года, и, конечно, принимал в ней участие. Но мне кажется, это не так уж и важно, следствие не стремится объективно разобраться во всем, а банально громит левый фланг оппозиции. На этом фланге было несколько людей, которые разговаривали с медиа, у нас не было никогда жесткой иерархии, которую нам приписывают. Сергей Удальцов, например, никогда не был вождем, только наиболее публичным лицом. В контексте всего левого движения, эту роль играли еще и Алексей Гаскаров, и я. И когда арестовали Гаскарова, стало понятно, что я — следующий.
— Алексей Гаскаров был влиятельной фигурой в антифашистском движении, но 6 мая он не был в числе организаторов, тех, кто вел за собой людей…
— А я как раз возглавлял колонну «Левого фронта». Одна из моделей, в рамках которой работает следствие, это то, что между Гиви Таргамадзе и рядовыми участниками беспорядков роль старшего офицерского состава выполняли организаторы колонн.
На самом деле все было по-другому. Когда мы строили колонны, то следили, чтобы не было провокаторов. Я, например, вывел одного пьяного человека. Мы следили за тем, чтобы колонна шла ровно. Это чисто технические вещи. У меня не было никакого преступного умысла.
— Что послужило причиной последовавших столкновений с полицией?
— Все было спокойно до того момента пока мы не уперлись в ОМОН, который перегородил нам вход на площадь, затем была сидячая забастовка, в которой я участвовал. Потом меня выдернули из толпы омоновцы, в тот момент, когда еще сидячая забастовка не закончилась. Все зафиксировано в отделении полиции, так как мне был выписано административное наказание.
— Не чувствуешь ли ты себя предателем по отношению к Удальцову, Развозжаеву, другим ребятам, которые сейчас сидят в СИЗО?
— Я до последнего момента переживал из-за этого, но большую роль сыграло то, что задача органов — парализовать левый фланг. Наша задача — не позволить им этого сделать, я ни в коем случае не разрываю связи с узниками и стараюсь сделать все, что могу для узников, в том числе, сотрудничая здесь, в Европе, с правозащитными организациями, с левыми партиями. Мне кажется, такая помощь будет им объективно полезнее, чем то ,что я могу сделать из тюрьмы. Для меня это непростой вопрос, тем более, что речь идет и о близких друзьях, таких как Сергей Удальцов, Леша Гаскаров, Володя Акименков, Дима Рукавишников, Леня Развозжаев. Я переписываюсь с ними, через «Росузник» как правило. И не проходит дня, чтобы я не старался сделать что-то для них. Сейчас мне удалось опубликовать в Швеции несколько статей, они вызывают определенный интерес.